После Зеландии. Facebook хочет попробовать это сделать. 27 марта администрация Facebook объявила о введении запрета на «похвалу, поддержку и репрезентацию» белого национализма и белого сепаратизма (что бы это ни значило) на всех своих платформах включая инстаграм. Новые правила вступят в силу со следующей недели, пишет Republic.
«Совершенно ясно, что эти концепты имеют глубокие связи с организованными группами ненависти и им нет места на наших сервисах», – гласит заявление компании. Администрация оговаривается – до сих пор фейсбук банил за идеи расового превосходства, но, например, уважал право на «важную часть идентичности» баскских националистов или американских патриотов. Однако после трех месяцев консультаций с представителями гражданского общества и академиками компания пришла к выводу о неразделимости белого национализма и белого супремасизма. Совпадение между пользователями с подобными интересами подтвердил и внутренний анализ, проведенный соцсетью.
Всех, кто попытается найти на фейсбуке контент, связанный с идеями расового превосходства, теперь будут автоматически перенаправлять на страницу организации «Жизнь после ненависти», помогающей бывшим участникам групп ненависти. Больше всего интригует, конечно же, то, о чем руководство социальной сети умолчало – а именно: по каким точным критериям будет выбраковываться контент «белых националистов»? Проблемы начинаются уже на уровне определения – идеи «белого превосходства» традиционно можно было более-менее внятно географически и этнически локализовать, но что такое «белый национализм» и «белый сепаратизм»? Означает ли это, что басков и каталонцев теперь действительно будут банить за высказывание своих взглядов, а, например, индусов или филиппинцев – нет?
Отдельный вопрос – как именно модераторы фейсбука, которым приходится принимать решение за 30 секунд, будут отделять полемические суждения о миграционной политике или национальной истории от оскорблений или проявлений нетерпимости и будут ли вообще. На данный момент «Правила сообщества» фейсбука определяют запрещенные группы и идеологии через «нападки и нападения» на людей на основании их принадлежности к социальной группе – далее следует стандартный широкий набор от вероисповедания до сексуальной ориентации. Вспомнив особо уродливые эпизоды украинско-российских тредов, многие вздохнут с облегчением. Но сложно поверить, что у пользователей после этого станет меньше поводов рубиться насмерть – достаточно посмотреть на дискуссию по любому громкому поводу, от феминистской рекламы до фильма о Майкле Джексоне.
Марк Цукерберг вряд ли лукавит по поводу многомесячных консультаций – прошлый год для него выдался на редкость беспокойным. Было и публичное 4-часовое распекание в Конгрессе США, и разоблачения в New York Times. Мир узнал о том, что создатель и бессменный СЕО соцсети с 2 млрд активных пользователей утаивал от общественности российских троллей, затыкал собственную службу безопасности, а вместо того чтобы признать вину, инвестировал в услуги лоббистов. Поведение вполне характерное для топ-менеджера крупного бизнеса, но непозволительное для руководителя «самой большой виртуальной страны в мире». Дошло даже до призывов национализировать компанию или разбить ее по принципу антимонопольного законодательства. На этом фоне у Цукерберга, еще не так давно защищавшего свободу пользователей отрицать Холокост, едва ли получилось бы долго отмалчиваться.
Группы ненависти действительно существуют, и да, они питаются в том числе и примитивной исламофобией, но совсем не только ею. Полуанонимная, пузыристая природа интернета вообще в этом смысле плодородна – удачно выменять на лайки можно ненависть к правым или левым, женщинам или мужчинам, НКО или авиакомпаниям, государственникам или оппозиционерам, при желании даже к себе. При этом бросается в глаза действительно заметный тренд на боевитый сарказм в отношении леволиберальной гегемонии. Критики обычно игнорируют его, замазывая обвинениями в более понятных расизме или сексизме, а зря – трагичные манифесты о закате западной цивилизации белые мужчины с тонкой душевной организацией пишут уже добрую сотню лет, в то время как синхронная ненависть к прогрессивным активистам, академической элите и, что еще важнее, респектабельным СМИ сообщает кое-что важное о современности.
Эти самые СМИ, в свою очередь, отвечают не только истериками и нотами морального осуждения, но также фактчекингом и расследованиями. Из них беспристрастный читатель вполне может узнать, что да, ловкие республиканские политтехнологи уже полвека эффективно используют и экспортируют стратегии нагнетания страха или моральной паники (перед мигрантами / сексуальными и расовыми меньшинствами / наркозависимыми и проч.); что распекающие лицемерных прогрессивистов гуру альтернативной журналистики кормят своих читателей безумной конспирологией; в конце концов, что огромная сеть твиттер- и фейсбук-аккаунтов на английском языке управляется из пригорода Санкт-Петербурга с единственной целью – посеять побольше хаоса. Уместно ли из этого сделать вывод о необходимости бороться с дезинформацией и языком ненависти? Вполне. Но есть ощущение, что можно найти средства потоньше и поэффективней, чем (пока потенциальная) укатка в асфальт достаточно широкого спектра консервативных политических взглядов на главной публичной площадке мира.
В отличие от мертворожденного «белого национализма», другое словосочетание – «правый популизм» – очень даже прижилось. Хоть и заезженное, оно, тем не менее, довольно точно отражает суть происходящего: политики и движения, победно шествующие в последнее десятилетие по Европе и обеим Америкам, опираются на сочетание национализма и контрэлитного ресентимента. Слова тут очень важны. Если «популизм» традиционно относится к либеральному словарю и обозначает недоверие профессиональных бюрократов к безответственному заигрыванию с народом, то выявление правого уклона, понятное дело, исторически было прерогативой левых. Еще лет 50 назад нельзя было и вообразить никакого правого популиста, потому что смесь социального консерватизма и этоса заботы о народе были стандартом того самого политического истеблишмента. При живом де Голле ни у какого Ле Пена просто не было шансов.
Что же вызвало к жизни причудливого франкенштейна «правого популизма» в новом тысячелетии? Его зеркальная противоположность – не менее противоестественный союз глобального, сминающего все на своем пути капитализма, и очень условно «левых» ценностей социальной инклюзии. Для кого-то эпоха после падения Берлинской стены стала маршем борьбы за права групп и индивидов против устаревших иерархий, чередой славных побед над сексизмом, расизмом и гомофобией, плацдармом для дальнейших, еще более глубоких онтологических прорывов. Для других некогда многообещающий отказ от общества обернулся испарением рабочих мест и финансовой уверенности, запустением целых регионов и, что самое болезненное, вытеснением их самих из пространства общественного воображения. При этом важно понимать, что речь не только об открыточном белом обитателе Ржавого пояса – у гибко трудоустроенного водителя Убера тоже есть все основания чувствовать себя не совсем комфортно в мегаполисе XXI века.
Как пророки и адепты правого популизма умудряются помещать в один лагерь, например, миллиардеров, феминисток, сторонников открытого рынка и мигрантов (список гораздо шире), приписывая таким разным группам участие в тайном сговоре против «молчаливого большинства»? Один из возможных ответов – по критерию их вписанности в современную публичную сферу. Про них и для них снимают кино, пишут музыку, выпускают репортажи, запускают громкие рекламные кампании, делают политические высказывания и созывают международные конференции. Тем, кто по каким-то причинам оказался за бортом нового воображаемого сообщества, остается лишь узнавать из интернета новые слова, по команде забывать старые или радоваться креативному кластеру, благодетельно открытому в их безработной глубинке расщедрившимся центром.
Стоит ли удивляться тому, как быстро завоевала среди них популярность сеть новых «альтернативных» медиа, готовых вернуть своим читателям место в картине мира, объяснив все про тайную педофильскую сеть четы Клинтон и мечту Джорджа Сороса заменить все население «белых» стран мигрантами-мусульманами? Или победам политиков, которые демонстративно хамят просвещенной столичной публике и дают голос страхам и возмущению тех, кто в нее не входит? Убедительность простых ответов не существует в вакууме, но возрастает по мере утраты веры в их альтернативы. Быть спокойным, рассудительным и великодушным хорошо, когда у тебя есть такая возможность.
Настоящая проблема «правого популизма» – это безответственность и лицемерие, с которыми многие (но не все) политики нового поколения эксплуатируют эмоции и страхи только для того, чтобы поскорее занять теплое место в сложившемся порядке вещей и продолжить кормить своих избирателей экспрессивными жестами. Но едва ли решить ее можно, обзывая всех, кто осмеливается быть недостаточно благополучным, осведомленным или, в конце концов, воодушевленным по поводу ускоренного курса на тотальную атомизацию, «белыми националистами». Исключение этих людей из мейнстримного дискурса произошло не вчера, но запретив им высказываться в социальных сетях, Facebook лишь подтвердит их самые затейливые конспирологические интуиции.
Георгий Ванунц, перепечатывается с любезного разрешения
Republic
Фото: EPA